Третья, завершающая статья по теме прагматичной дхармы. Предыдущие части трилогии (раз, два) читайте по ссылкам.

Недавно наткнулся на видео, в котором известный комик Рики Джервейс рассказывает про «тест постапокалипсиса» для религиозной литературы. Аргумент Рики звучит следующим образом:

Если прямо сейчас уничтожить всю художественную литературу, то ни через сто, ни через тысячу лет никто их не напишет точно такими же, поскольку это просто фантазии, вымысел. Но если уничтожить все книги по физике, химии и биологии, их содержимое через условную тысячу лет будет всё равно восстановлено, потому что эта информация — результат наблюдений и экспериментов, а не просто фантазий.

А что будет, если мы приложим этот принцип не просто к религиозной литературе, но к созерцательным методам культивации сознания? Доберутся ли постепенно люди «с чистого листа» до такой штуки как просветление, или это тоже что-то из литературы и мифов?

Мне кажется, это прекрасный тест. Очевидно, что если сейчас исчезнут Библия, Тора, Коран, Веды и Дао дэ цзин, то никто и никогда не напишет такие же точно тексты, просто потому что во многом это произведения художественные, связанные с языком и культурой определённого места и времени.

Решат ли эти воображаемые постапокалиптические люди, что мир был создан за шесть дней, или что Бог дал нам десять заповедей? Вряд ли.

И при этом, как люди снова откроют физические законы просто потому, что это наблюдаемые и проверяемые явления, точно так же они снова откроют и принципы работы нашей психики. Вероятно, они всё равно придут к идее Бога, и сформулируют свои собственные тринадцать или девятнадцать заповедей. И уж точно они увидят, как возникает психологическое страдание, и поймут, какие за этим стоят механизмы.

Прагматичный подход к созерцательной практике — это попытка говорить на языке таких фактов, наблюдений и инструментов по отношению к исследованию сознания, которые проходят «тест постапокалипсиса» вне зависимости от своего культурного и временнóго контекста.

Наблюдаемые и проверяемые явления

Что же смогут обнаружить «с нуля» такие воображаемые люди на просторах собственного сознания? Смогут ли они обнаружить такую штуку как «просветление»?

1. Ну, во-первых, очевидно, при наличии способности к самоосознаванию в принципе, они скорее всего увидят возможность обнаруживать феномены сознания: все те явления, которые возникают в уме. На поверхности это более «грубые», более очевидные явления, типа мыслей, образов и эмоций. Чуть глубже — состояния, намерения, желания и более «тонкие» чувства.

2. Ещё сложнее, но всё-таки возможно обнаружить и само пространство сознавания, в котором всё это возникает.

3. Ещё глубже — свидетельствующего всё это субъекта, способного распознавать и явления ума, и работу внимания, и даже поле сознавания как таковое.

4. И наконец, что все эти явления временные, преходящие, нестабильные и бессамостные, включая и воспринимающего субъекта. Что всё это события, к которым никак не относится «я» и «моё», а когда таковые всё же возникают — они становятся лишь очередными наблюдаемыми событиями.

Если то, о чем я написал в предыдущем абзаце, кажется вам просто случайным набором слов, рекомендую перечитать предыдущую часть этой серии, где есть и конкретные инструкции по обнаружению всего этого, и отсылки к научным исследованиям.

В буддийской традиции «просветление» определяется как полное прекращение действия трёх обуславливающих сознание факторов: невежества, жадности и отвращения.

Звучит не очень научно, поэтому давайте разбираться.

Первый фактор относится к знанию, способности видеть максимально ясно всё то, что я перечислил выше. Невежество — это ощущение, что всё вращается вокруг меня, этакий наивный эгоцентризм. Это когда мы привычно говорим «я» и «моё», никогда по-настоящему не исследуя то, что это означает. Избавление от невежества — это ясность в отношении того, что не сознание возникает во мне, а «я» возникает и пропадает в разных видах и в разные мгновения внутри сознающего потока.

Когда говорят, что «жизнь больше, чем я» — это не художественное преувеличение, не метафора и не очевидная банальность. Это очень ясное и простое проживание того факта, что всё, что возможно описать как «я» и «моё», возникает как просто очередные события внутри потока восприятия. Можно сказать, что восприятие от я-центричного становится жизнецентричным.

Что касается второго и третьего фактора (жадности и отвращения), то если подумать, эти эмоции, как и многие другие, как раз основываются на «я» и «моё». Чтобы чувствовать жадность, зависть, презрение, страх, должно сохраняться отождествление с восприятием того, что вот это я, а вот это не я. И по мере того, как повышается ясность, зависимость от этих эмоций снижается. Становится всё сложнее раскручивать их, «вариться» в них.

Думаю, что мы можем смело согласиться в том, что это всё не выдумки (в предыдущей статье есть ссылки на исследования), а вполне наблюдаемые феномены. Часть из них наблюдаема в принципе любым человеком, кто захочет это увидеть. Часть — наблюдаема с практикой, поскольку требует более развитых, чем у обычного человека, навыков сосредоточения, ясности и равностности.

Тем не менее, всё это принципиально обнаруживаемые явления, не зависящие от эпохи, статуса, культуры и языка. Разумеется, культура и язык могут помогать этому или препятствовать, но сами эти явления — просто аспекты психофизиологии любого человека.

Проходит ли это «проверку апокалипсисом»? Очевидно, да. И также проверку пройдут и наши способы справляться с дискомфортом, наше нежелание страдать.

Наше нежелание страдать

На поверхности это про возможность кратковременно задавить дискомфортное переживание или избежать его полностью. С книгами или без, с духовными традициями или без, люди всегда делали это, и будут продолжать.

Но несколько тысяч лет назад исторический Будда Шакьямуни осознал, что все эти способы дают лишь кратковременное облегчение (и то не всегда), а в долгосрочной перспективе никак качественно не помогают. Можно сказать, что наши повседневные интуитивные способы разбираться с дискомфортом — это тактические, зачастую ошибочные, меры. Будда же предложил стратегическое, перманентное решение. Но для этого как раз и нужны развитые навыки созерцания, о которых шла речь выше. Знаменитые исследователи Ричард Дэвидсон и Дэниел Гоулман в книге «Измененные черты характера» согласны с таким предположением.

«Я-система» обдумывает нашу жизнь, особенно проблемы, с которыми мы столкнулись, сложности в отношениях, тревоги и беспокойства. Поскольку компонент чувства «я» обдумывает то, что нас беспокоит, мы чувствуем облегчение, когда отключаем его. По-видимому, один из основных привлекательных моментов рискованных видов спорта вроде альпинизма заключается именно в этом: опасность спорта требует полной сосредоточенности на том, куда направить руку или ногу. Обыденные тревоги уходят на задний план.

То же самое применимо к «потоку» — состоянию, в котором люди демонстрируют наилучшие результаты. Как сообщает исследование потока, направление всего внимания к выполняемой задаче занимает высокий рейтинг в списке того, что вводит — и удерживает — нас в счастливом состоянии. Компонент чувства «я» в форме блуждания ума становится отвлечением, подавляемым в этот момент.

В то время как многие способы освобождения от бремени собственного «я» имеют временный эффект, медитация направлена на то, чтобы сделать это облегчение постоянной частью жизни — устойчивой чертой. Традиционные медитативные пути сравнивают наши повседневные психологические состояния — поток мыслей, наполненных тревогой, или нескончаемые списки задач — с образом бытия, свободным от этого груза. Каждый путь в своих особенных терминах рассматривает облегчение бремени нашего чувства «я» в качестве главного фактора внутренней свободы.

Час абсолютной неподвижности позволяет увидеть, как наше обычное «я» может уменьшиться до оптической иллюзии ума. По мере того, как это проницательное наблюдение усиливается, в какой-то момент наше чувство «я» разрушается. Эта перемена в восприятии себя — нашей боли и всего, чем мы наделяем ее, — указывает на одну из главных целей всех духовных практик: облегчение бремени системы, которая создает наши чувства «я», «мне» и «мое».

На этом я пока закругляюсь. Мне кажется, что не может быть никаких сомнений в том, что такие буддийские слова как «пробуждение» и «просветление» указывают на реальные явления, доступные любому человеку. Некоторые из них находятся совсем на поверхности, другие — требуют практики и развития навыков внимания. Тем не менее, все они оказываются принципиально достижимыми, и это не просто фантазии и литература, а что-то, что уже исследует наука. Слава богу, мы дошли до того этапа истории, когда современное мракобесие — это не признавать реальность просветления и эффективность медитации, а отрицать их.

Завершу словами нейропсихолога Дэниела Сигела из книги «Внимательный мозг»:

В повседневной жизни наш мозг расшифровывает паттерны непосредственного опыта и превращает их в концепции, которые в свою очередь формируют природу восприятия. Сенсорные данные проникают на нижние уровни коры головного мозга, где подвергаются воздействию вторичных влияний со стороны её вышележащих слоев. Кора, как представляется, обладает врожденной склонностью к сортировке, селекции и упорядочиванию фрагментов информации для придания смысла тому, что мы ощущаем из мгновения в мгновение.

Концепция самости — одно из таких формирующих влияний в процессе сортировки данных. В обычных условиях мы все время рассматриваем свою самость как нечто самостоятельное и отчетливо определенное. Но после того как устраняются нисходящие влияния, мы начинаем видеть нашу фундаментальную, неразрывную связь с другими. При такой ясности взаимосвязанность всех на свете вещей становится для нас абсолютно очевидной.

Эту реальность трудно рассмотреть сквозь линзу нисходящей модели личной идентичности, которую мы ежедневно носим с собой — сквозь концепцию нашей обособленной самости. Чем ближе, однако, мы подходим к чистому «я», обнаженной самости, скрывающейся под этими приспособительными реакциями, чем скорее находим способы сонастроиться со своим разумом и сознанием, тем легче достигаем ощущения свободы и внутренней надежности бытия.

Скульптура на заглавной фотографии — работа художника Самюэля Стимперта.