Небольшая заметка по следам общения на Facebook. Стараюсь сразу на такие вопросы в личных сообщениях, которые не просто про личные темы, но про общую теорию или практику, отвечать таким образом, чтобы можно было затем поделиться этим текстом. Все подобные комментарии доступны по тегам вопросы и ответы, и комментарий к практике.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, какой процент людей, по вашим наблюдениям, способен изменить потребительскую концепцию своего существования на альтруистическую при помощи развития навыков осознанности?

Интересный вопрос. Развитие в принципе, как мне кажется, достаточно загадочная штука. Большинство исследователей сходятся в том, что развитие происходит в тесном взаимодействии природной предрасположенности и социокультурной поддержки и стимула (nature and nurture). То есть способность меняться «прошита» в нас, но раскрываются эти потенциалы тогда, когда общество создаёт оптимальное сочетание сложности и поддержки (challenge and support).

Другими словами, развитие и рост происходят тогда, когда уже достаточно сложно, и приходится меняться, адаптируясь к новой сложности, но при этом ещё не слишком сложно, иначе возможен или стопор и закостеневание, или вообще откат и регресс.

Чтобы человек взрослел от более эгоцентрического к более мироцентрическому мироосмыслению и поведению, нужно, чтобы совпало несколько условий:

1. Некоторая предрасположенность самого человека и готовность к изменениям, открытость. Похоже, что не всем людям это свойственно в равной степени. Черты характера, гены, микроорганизмы в кишечнике, семья — всё этот может делать людей более или менее предрасположенными.

2. Понимание, что старые, но лёгкие, пути хуже, чем новые, но сложные. Изменяться сложно! Нужна мотивация и понимание, что там пусть и сложнее, но лучше. Не все это способны распознать, и ещё меньше — способны удерживать новые ценности в фокусе внимания, постоянно корректируя под них свое поведение.

3. Поддержка культуры (от родителей, школы, друзей, массмедиа). Этого у нас вообще крайне мало, а без такого культурного контекста это навсегда останется уделом маргиналов и «блаженных». Крайне немногие имеют мужество и взрослость (или находятся в безвыходном состоянии, когда возможно движение только вперед), чтобы меняться против вектора социокультурного притяжения.

Соответственно, что можно делать, чтобы развиваться и меняться?

1. Идентифицировать область изменений. Можно воспользоваться инструментом «Колесо жизни», или любым другим. Но нельзя меняться вообще — можно меняться по отношению к чему-то. Как я общаюсь, как я работаю, как я ем, и так далее.

2. Сформулировать те ценности, на которые хочется опереться в своём поведении в этой области. Как я хочу общаться, как я хочу относится к еде, и т. п. Что для меня важно в общении? Кого я знаю, кто может служить для меня в этом образцом? На какие теории и подходы я могу в этом опереться?

Регулярно к этим ценностям возвращаться, прописывать, проговаривать. Удерживать их во внимании, чтобы они служили аттрактором для поведения, задавали поведению вектор.

3. Использовать силу сообществ, участвовать в них, создавать сообщества по ценностям, создавать и поддерживать общий культурный дискурс другого способа жизни. Один человек — это ещё не культура, но 10 — это уже микрокультура, влияющая на попадающих в её сферу влияния.

Конечно, вопрос был про проценты, но откуда мне это знать? Очень мало, в любом случае, и требуется планомерная работа по созданию другой культуры, других социокультурных мемов. Тогда люди, включенные в такие контексты, будут больше разделять эти культурные коды — в частности, про альтруизм, например, а не про без (д)умное потребление.

Итого:

1. Начинать с себя и меняться самому, выбирая конкретные сферы и проявления, формулируя для каждой сферы ценности (и сообразные им цели), и привнося осознанность в то, как вы их воплощаете.

2. И создавать этим самым культуру (пускай даже микро-, только внутри своей семьи), сознательно поддерживающую развитие человека: deliberately developmental culture, как это называет известный психолог Роберт Киган. Такая культура понимает принципы движения каждого человека от рождения через определённые стадии, и помогает проходить их, превосходить, интегрировать и идти дальше.

Оригинал текста был опубликован в журнале «Эрос и Космос» 9 сентября 2016 года.

Интегральная история — это одновременно индивидуальная и коллективная трансформационная практика, вместе с этим она представляет собой и целостный подход к практике исторической науки. В современном академическом дискурсе эти две грани истории никак не соприкасаются; тем не менее, на деле они никогда не бывают разделены.

Интегральная история как академическая практика состоит из нескольких базовых компонентов. Первый из них связан с «космическим адресом» истории, то есть попросту с вопросом: «Что мы понимаем под объектом изучения исторической науки?» За двадцатый век мы стали свидетелями появления множества подходов к истории, включая марксизм, феминизм, структурализм, постструктурализм и многие другие. Историки осознали, что всё, что случилось в прошлом, может быть объектом изучения исторической науки. Возникли, к примеру, такие направления, как психоистория — попытка интерпретации исторических процессов с помощью психоанализа основных исторических фигур (скажем, Эрик Эриксон исследовал деяния Лютера, Гитлера и Ганди с этих позиций), — а также «история повседневности», или «история снизу» (занимается реконструкцией истории с перспективы простого обывателя, участника истории).

Интегральная история постулирует необходимость максимального включения различных подходов для создания наиболее целостных интерпретаций исторического процесса

В конечном итоге, вопрос исторической науки сводится к двум компонентам: (1) что мы принимаем за объект истории, и (2) как мы это изучаем; другими словами, к онтологии, эпистемологии и методологии истории. Это осознание, в свою очередь, приводит нас к концепции интегрального методологического плюрализма (ИМП). В самом общем виде ИМП предполагает, что для различного рода объектов, то есть феноменов с различным «космическим адресом», существуют различные, несводимые друг к другу методологии.

Приход Гитлера к власти в Германии, скажем, может изучаться с точки зрения марксистской истории, культурной истории, макроистории или «истории снизу», и в каждом случае объект изучения будет различаться, но каждый из результирующих объектов будет коррелировать с объектами других подходов, создавая объемную голографическую картину того, что определяется как «приход Гитлера к власти в Германии». Интегральная история постулирует необходимость максимального включения различных подходов для создания наиболее целостных интерпретаций исторического процесса, а также одновременно с этим и необходимость различения между объектами этих подходов. Например, марксистский подход к истории, благодаря эксклюзивности своей методологии, ничего не может рассказать нам о психологическом портрете Гитлера, но это не означает, что его психологический портрет не имеет никакого значения для описываемых событий; это просто означает, что нужно использовать ещё одну методологию для добавления в общую картину именно этого измерения.

«Космический адрес» любого феномена можно картографировать согласно принципам интегрального подхода

Как утверждает Кен Уилбер, «космический адрес» любого феномена можно картографировать согласно принципам интегрального подхода; любой феномен находится где-то на пересечении внутреннего и внешнего индивидуального и коллективного. Более того, любой феномен можно рассматривать с перспектив изнутри и снаружи. В результате, это даёт нам 8 базовых методологий изучения 4-х типов объектов. Например, не вдаваясь в подробности, психоистория занимается рассмотрением индивидуального внутреннего измерения при помощи взгляда изнутри, культурная антропология — рассмотрением коллективного внутреннего измерения при помощи взгляда извне, а классический исторический метод — коллективного и индивидуального внешнего измерения при помощи взгляда извне.

Далее, интегральная история говорит о том, что недостаточно только лишь понимать наличие «космических адресов» в исторической практике, — также нужно учитывать и уровни сложности сознания. В наиболее общем виде этот аспект можно понять так: вне зависимости от выбранного типа феномена исторического исследования, — то есть его «космического» адреса, — и вне зависимости от соответствующей методологии истории, интерпретация выбранного феномена всегда будет основываться на уровне психологической сложности историка. К примеру, известный гарвардский психолог, исследователь развития Роберт Киган прямо использует понимание истории для описания различных уровней сложности сознания в своей книге «Выше нашего понимания» (In Over Our Heads, 1995).

Это можно проиллюстрировать следующим: маленькие дети оперируют объектами согласно «принципу отдельных элементов» и могут понимать отдельные детали и факты, но не могут увязывать их в нарратив. Они могут узнавать образ Чингисхана, знать, что он командовал конными войсками, могут воспринимать всю эстетику монгольской орды, но не способны увязывать завоевания Чингисхана в историю, в связный рассказ. Сходным образом, до определенного возраста более взрослые дети могут рассказать без запинки всю историю Октябрьской революции, но не способны видеть более широкий контекст мировых исторических процессов, в котором она разворачивалась. Таким образом, существует несколько принципиально разных уровней понимания истории, — и даже если мы берем в рассмотрение только взрослых историков, можно выделить как минимум три эмерджентных уровня, с которых может происходить интерпретация.

Существует несколько принципиально разных уровней понимания истории

Наконец, интегральная история — это отдельный представитель одного из подходов к истории, а именно — макроистории, или метаистории, которая ставит следующие вопросы:

• Какова природа базовых структур истории?
• Какова природа причинно-следственных отношений между базовыми структурами истории?
• Возможно ли описать макроисторические процессы унифицированным набором переменных?

Во все времена, выдающиеся мыслители описывали своё видение макроистории. Среди них — Сыма Цянь и Ибн Халдун, Гегель и Маркс, Вико и Смит, Тойнби и Парето, Шпенглер и Сорокин, Фуко и Гумилев, и многие другие. Интегральная история, основываясь на идеях Тейяра де Шардена, Кена Уилбера и других интегральных философов, тоже предлагает свои ответы на «большие вопросы» истории (учитывая размер этой темы, рассмотрение даже основных тезисов интегральной истории мы оставим за рамками данной статьи).

Таким образом, интегральная история предлагает действительно целостный подход к практике исторической науки, учитывающий онтологический, эпистемологический и методологический плюрализм исторических практик и различные уровни их интерпретации, а также предоставляет своё видение философии истории и макроистории. И это видение постулирует необходимость интегральной истории как индивидуальной и коллективной трансформационной практики. История — это не просто «то, что действительно произошло» (как сказал один из основателей позитивистского подхода к истории Леопольд фон Ранке): это то, что происходит прямо сейчас, в чём мы принимаем непосредственное участие как действующие субъекты, получающие постоянно обновляемую обратную связь от того, что уже произошло.

История — это то, что происходит прямо сейчас, в чём мы принимаем непосредственное участие как действующие субъекты

Интегральная история предлагает свой взгляд на нас как действующих субъектов в различных вертикальных и горизонтальных контекстах. Вертикальные контексты складываются из коллективных и индивидуальных эволюционных процессов; это мой собственный уровень развития и уровень развития общества, в которое я включен. Горизонтальные контексты складываются из охвата этого включения, от личного — к коллективному (семья, народ) — к мировому (все люди) — к гайянскому (все живые существа и экосистемы) — к вселенскому (весь мир).

То, насколько широка, целостна и здорова наша включенность в вертикальные и горизонтальные контексты, влияет на то, что привносят наши действия в мире в постоянно разворачивающуюся историю. Говоря простыми словами, интегральная история предлагает эффективные инструменты для осознания своего места в мире, а поскольку это «место» всегда динамично, осознание его и своих действий становится поистине трансформирующей практикой.