Оригинал текста был опубликован в журнале «Эрос и Космос» 27 ноября 2013 года

Представленный ниже текст я вижу как своего рода манифест этого журнала. Он определяет цель, функцию и способы существования такого исторического феномена как «Эрос и Космос». Он указывает на основные моменты лишь в сжатом виде, оставляя задачу раскрытия множества упоминаемых тем в последующих статьях — через исследования философии и психологии, социологии и антропологии, политики и экономики, религии и духовности, культуры и технологии. Он провозглашает главенство не содержания, но метода, способа взаимодействия с любым содержанием; метода, по нашему мнению, наиболее адекватного вызовам современности, укорененного во вневременном, основанного на прошлом и задействующего будущее; метода, позволяющего наиболее целостным образом способствовать динамическому развертыванию постоянного освобождения человека и общества в нашем эротическом движении к трансцендентному. Эта статья в самом общем виде раскрывает идеологические основы такого метода.

Социокультурная общность невозможна без идеологии. Идеология может быть основана на магических, мифических, рациональных, плюралистических, интегральных или иных принципах, но она всегда есть там, где есть общество, т. е. там, где есть отношения между людьми. Общество любого размера, от микро- до макро-, естественно регулирует отношения между своими членами с помощью определенных культурных практик, завязанных на доминантное мировосприятие и мировоззрение большинства. А точнее, мировосприятие и мировоззрение пассионарного меньшинства, распространяющего свою агенду на всех членов общества, поскольку большинство в любом случае будет некритически следовать агенде меньшинства, покуда она покрывает самые базовые их потребности (и отсылает, в то же время, к ценностям более высоким, чем их текущие).

Проблеме взаимоотношений пассионарного меньшинства и некритического большинства посвящены тысячи книг, от самых древнейших сочинений человечества и до самых современных: конфуцианские и легистские трактаты Китая, макроисторическая метафизика Ибн-Халдуна, сочинения Платона, «Государь» Макиавелли, гегельянская эволюция Духа, философия марксизма, деконструктивный подход постмодерна. Все они (включая, разумеется, и религиозные традиции) предлагали свой взгляд на вопрос идеологий, вопрос адекватности и нормативности мировоззрений.

Одновременно с просвещенным меньшинством, эту же задачу — определение нормативности идеологии — решало и большинство, ведь человеческое существование невозможно без мировоззрения, а мировоззрение подразумевает нормативность (предписывающие критерии). Столкновение и взаимопроникновение мировоззрений двух и более людей рождает бытовую идеологическую общность, т. е. соединение описаний реальности и предписаний по адекватному этим описаниям поведению:

• Муж — глава семьи… а значит, жена должна подчиняться.

• Мы рождены в грехе… а значит, должны исправиться.

• Всякая власть — от Бога… а значит, всякая власть — божественна.

• Цель — гармония… а значит, нужно определить, как гармония нарушается.

• Цель — развитие… а значит, нужно определить, откуда и куда.

Множество практик описания-предписания рождает множество микро- и макрокультурных привычек. И там, где соединяются мировоззрения нескольких людей, патологии и искажения неизбежны. В 20-м веке вопрос идеологий, в связи с кошмаром тоталитарных диктатур, встал как никогда остро. Психологи, философы, социальные критики пытались определить отношения идеологии и общества. Мишель Фуко предложил видение, в котором любая идеология — тоталитарна по определению (… а значит, все идеологии — зло). Однако, в такой позиции заключено перформативное противоречие (в терминологии философа Юргена Хабермаса), т. е. слепое пятно некритического отношения к своей собственной идеологии; ведь идея о том, что любая идеология — тоталитарна, сама по себе является тоталитарной (потому что отвергает любые другие идеи об идеологиях).

Любая критическая теория направлена на человека и его окружение в историческом контексте, и служит эмансипации, освобождению человека

Совсем другой подход к идеологиям предлагается критической теорией (в широком смысле), и журнал «Эрос и Космос», вне всякого сомнения, принадлежит именно к этой традиции.

Стэнфордская энциклопедия философии говорит о критической теории следующее:

Она должна быть одновременно объясняющей, практической и нормативной. Она должна уметь объяснить проблемы современного общества, определить действующие лица для его изменения, и предоставить ясные нормы своей критики и достижимые практические цели по социокультурной трансформации.

По определению одного из основателей Франкфуртской школы Критической теории, Макса Хоркхаймера, критическая теория общества своим объектом выбирает «человеческих существ как производителей своих собственных исторических форм жизни».

Другими словами, любая критическая теория направлена на человека и его окружение в историческом контексте, и служит эмансипации, освобождению человека. Так, постулируется историчность, а значит, неизбежность постоянной социокультурной трансформации, и задача любой истинно критической теории заключается в том, чтобы эта социокультурная трансформация вела к освобождению, а не к подавлению. Идеология освобождения, не идеология подавления.

Стэнфордская энциклопедия философии добавляет:

В противовес кантианскому трансцендентальному анализу условий рациональности, критическая теория предлагает не необходимое, а гипотетическое знание; не априорное, а эмпирическое; не однозначное, а фальсифицируемое (по критерию Карла Поппера — авт.). Тем не менее, она изучает универсальные структуры и условия, и поднимает универсальные, хотя и опровергаемые вопросы практического разума.

Также, и это важнейший принцип, действующий на территории журнала «Эрос и Космос», подлинная критическая теория должна соединять, а не разъединять, различные полюса философии и социальных наук: объяснение и понимание, структуру и действие, регулярность и нормативность. Для достижения этого соединения, критическая теория пользуется множеством наук и научных методов. В Интегральной теории американского философа Кена Уилбера этот подход называется интегральным методологическим плюрализмом: если человека и общество в их историческом контексте невозможно объяснить (и тем более — определить нормативность развития) с помощью лишь одной или нескольких областей знания, то необходимо задействовать максимально широкий спектр таких знаний, а также предоставить критическую структуру для их интеграции в единонаправленное множество. Единонаправленное, разумеется, в сторону освобождающей трансформации человека и общества.

Только критический подход может дать нам необходимое пространство для осмысления науки человеческого освобождения в контексте исторического процесса, разворачивающегося прямо здесь и сейчас

Я полагаю, что в любом мировоззрении, в любой идеологии (светской и религиозной), исторически возникшей в том или ином обществе, присутствует эмансипаторный, освобождающий заряд. Однако, согласно принципам диалектики, каждый новый виток развития мировоззрений неизбежно влечёт за собой и подавляющий, тоталитарный заряд, и только критический подход может дать нам необходимое пространство для осмысления науки человеческого освобождения в контексте исторического процесса, разворачивающегося прямо здесь и сейчас.

Даже такая противоречивая идеология как тоталитаризм ¹, понимаемая критически — т. е. в контексте исторического процесса и актуальности волн развертывания социокультурных привычек человечества, — ставит своей целью именно гармонию и эмансипацию. Гармония достигается за счёт корректного определения отношений человека и государства (человек не является самоценным целым, а только лишь частью целого, которым является государство), и соответствующего этому определению действия. Разумеется, фундаментальная ошибка тоталитарной идеологии заключается в представлении человека лишь частью, а государства — лишь целым. Как блестяще показал философ Артур Кёстлер, и человек и государство являются холонами, т. е. одновременно и частью и целым, и сведение часть/целостности холона лишь к одной из его граней неизбежно влечёт патологии. Например, в то время как для тоталитаризма характерно представление о человеке лишь как о части, для анархизма характерно скорее представление о человеке лишь как о целом, что тоже является грубым редуцированием полноты нашего бытия.

Критическое осмысление позволяет нам не только понять последствия патологического проявления таких идеологий, но и увидеть структурные психологические принципы их появления ² и эмансипирующую логику, стоящую за ними.

Из множества социокультурных привычек, появление и закрепление которых человечество свидетельствовало на протяжении своей истории, основными являются магическая, мифическая и рациональная волны. Магическое мировоззрение, возникающее в контексте конкретного мышления (согласно выдающемуся психологу Жану Пиаже), даёт рождение магической же идеологии: наш предок — Орёл (в прямом смысле); икона — исцеляет (т.е. сам предмет наделён магической силой); видение о смерти врага — влечёт реальную смерть врага; и т. п. Вера конкретна и основана на клановых поверьях (рассказах). Свои и чужие в такой идеологии делятся по принципу родства, поэтому магическое мировоззрение в своей полной форме не живёт дальше клановых сообществ и племён, переходя в более крупные социальные структуры лишь в виде теней (например, в виде суеверий).

В определенных обществах, магическое мировоззрение перешло в мифическое, которое, сопутствуя раннему формальному мышлению, дало мифическую идеологию. Вера основана на мифе; из рассказов слагаются эпосы; свои и чужие делятся уже не по клановому принципу, а по принципу принадлежности к мифу (религии, страны). Согласно Хабермасу и Уилберу, поскольку формальное мышление стремится к универсальности и мироцентризму, мифические общества стремились навязать свою универсальность как можно более широкому числу людей — в этом состояла их агенда освобождения. В частности, именно так проявляется идеология тоталитаризма, обсуждаемая выше.

Сейчас мы живём в эпоху диктатуры рационального дискурса и философии модерна. И хотя и магическое и мифическое всё ещё живут рядом с нами и в нас, и мы свидетельствуем патологическую динамику мифического (в частности, проблему фундаментализма и терроризма), мы как носители рационального дискурса обязаны видеть не только патологии, но и освобождающую идеологию этих мировоззрений (в том числе, мифической религиозности). Они — неизбывная часть нашей истории.

Мы провозглашаем превосхождение и включение, интегральный методологический плюрализм, постметафизику, трансдисциплинарность и транскультурность нашими ведущими принципами, нашими критическими методами и нашей идеологией

Диалектика развития показывает, что каждый новый виток эволюции порождает одновременно как решения проблем предыдущих стадий, так и новые проблемы, которые можно разрешить только со следующей стадии. И как зрелое рациональное может увидеть не только проблемы, но и достоинства мифической стадии, так и зрелое пострациональное может увидеть не только проблемы, но и достоинства современности (= модерна).

Рациональное мировоззрение, идущее рука об руку с развитым формальным мышлением, рождает рациональную идеологию, идеологию Просвещения, которая дала миру столь много, от свобод и равенства мужчин и женщин, сексуальных меньшинств, людей разных рас и религий, и до самолётов и антибиотиков. Проблема возникает тогда, когда научный метод познания переходит в сциентизм и веру в то, что всё можно узнать с помощью микроскопа и решить с помощью квантифицирования: сведения качества к количеству, смысла — к форме, значения — к числу.

Словами Хоркхаймера и Адорно («Диалектика Просвещения. Философские фрагменты», 1969):

Мы нисколько не сомневаемся в том… что свобода в обществе неотделима от просвещающего мышления. И тем не менее мы полагаем, что нам удалось столь же отчетливо осознать, что понятие именно этого мышления, ничуть не в меньшей степени чем конкретные исторические формы, институты общества, с которыми оно неразрывно сплетено, уже содержит в себе зародыш того регресса, который сегодня наблюдается повсюду. Если Просвещение не вбирает рефлексию этого возвратного момента в себя, оно выносит самому себе приговор.

Как было сказано выше, диалектическая природа мифического видна только с рационального, а диалектическая природа рационального — с пострационального. Однако, нужно очень внимательно отнестись к тому, что мы называем пострациональным. И если под пострациональным мы понимаем идеологию постмодерна, мы совершаем большую ошибку. Журнал «Эрос и Космос», по мере своих сил и понимания, будет стремиться отмежеваться от дискурса постмодерна в стремлении продвинуть агенду настоящей пострациональности.

Как показывают (признавая и его огромные заслуги) многие критики постмодерна, от Уилбера и Хабермаса, и до выдающегося аргентинского философа, историка и теолога Энрико Дюсселя, постмодерн (т.е. дискурс постсовременности) является на самом деле стадией зрелого модерна. Исследуя проблему европоцентризма и интеркультурных отношений, Дюссель («Трансмодерн и межкультурность: Интерпретация с перспективы философии освобождения», 2004) рефлексирует на положение современных азиатских и латиноамериканских культур:

Поскольку они не являются культурами модерна, они не могут быть и постмодерновыми. Они одновременно домодерновые (старше модерна), современные модерну, и вскоре станут современными трансмодерну. Постмодернизм является заключительным этапом современной европейской/североамериканской культуры, «ядром» модерна. Китайские или ведические культуры никогда не смогут быть европейским постмодерном, но являются чем-то совсем иным в результате своих конкретных корней.

Соответственно, постмодерн просто по определению не может предложить адекватных инструментов осмысления современного положения человека в контексте множества социокультурных привычек человечества, как и не может предложить адекватные описывающие/предписывающие практики по гармоничному развитию и освобождению человека как «производителя своей собственной исторической формы жизни».

В противовес постмодерну Дюссель выдвигает концепцию трансмодерновости (или транс-современности). Транс-современность предлагает подход, принципиально отличный как от универсальной освободительной идеологии модерна, так и от плюралистической идеологии постмодерна, зовущей к эклектике и деконструктивному релятивизму. В моём понимании, транс-современность призывает к критической археологии и критической генеалогии, т. е. к дальнейшей эволюции фукодианских методов исследования исторической уникальности наших социокультурных дискурсов и их отдельных практик во всей их множественности.

Журнал «Эрос и Космос» всецело присоединяется к этой агенде, продвигая транс-современный (в контексте эволюции социокультурных мировоззрений, археологически определенной выше) и транскультурный освободительный дискурс. Это совсем не то транскультурное, которое ищет компромисса между разными культурами и мировоззрениями — такой компромисс есть только в том самом «выхолащивании» бытия, сведению его к плоской схеме, которая как раз и будет лишена всяческого индивидуального и культурно-специфического. Такой компромисс будет лишь вызывать «вне-культурность», столь же лишенную смысла, как вне-телесность. Пока мы в теле, в мире, в опыте — мы в культуре. И транс-культурное, транс-современное, укорененное в контексте всего исторического процесса ³, льётся изнутри нашей обусловленности телом, психикой, культурой и социумом, не отрицая её, но активно задействуя.

Таким образом, мы продвигаем, с одной стороны, информацию и трансформацию русскоязычной культуры интегративными подходами и перспективами из мирового наследия досовременности, современности, постсовременности и транс-современности, а с другой — заново обретаем свои собственные культурно-исторические истоки и, тем самым, вооружаемся инструментами, при помощи которых мы могли бы внести русскую интегральную мысль и действие во всемирный диалог светских и религиозных культур, перспектив и подходов.

Мы провозглашаем превосхождение и включение, интегральный методологический плюрализм, постметафизику, трансдисциплинарность и транскультурность ⁴ нашими ведущими принципами, нашими критическими методами и нашей идеологией, направленной на освобождение человека и общества в контексте диалектического социокультурного развития.

Таким образом, на территории журнала «Эрос и Космос» мы прагматически задействуем образ будущего, в котором интегральный методологический плюрализм, постметафизика, трансдисциплинарность и транскультурность становятся ведущими принципами социокультурных, экономических и политических практик человечества, становятся ведущими принципами науки, технологии и духовности, и служат на благо мира, динамически корректируя себя через критические петли обратной связи. Такой образ будущего является одновременно и нашей целью, и нашим методом.

Мы стремимся к чистому воплощению Вечного Духа в сиянии наших душ и нашего разума, и провозглашаем своей целью освобождение и счастье всех живых существ.

Приглашаем всех заинтересованных авторов к участию в этом проекте. Пишите нам на editors@eroskosmos.org

Примечания

Оригинал текста был опубликован в журнале «Эрос и Космос» 27 ноября 2013 года

Сегодня воскресенье, 18 августа 2013 года, за окном тёплый вечер, клавиатуру моего Asus’а освещает желтым светом маленькая настольная лампа, и я печатаю эти буквы. Курсор мигает в начале следующего предложения. Появляется и исчезает. Появляются и исчезают звуки, доносящиеся с улицы. Появляются и исчезают физические ощущения. Возникают и растворяются мысли, чувства, состояния. Всё, что рождается — обречено уйти. Вкл — выкл. Вкл — выкл. Вкл — Выкл.

Но что-то меняется. Мир — не просто феноменологический стробоскоп. Феномены восприятия, возникая из вневременной Пустоты, разворачиваются во времени. И мир становится. Не каким-то конкретным (это можно осознать лишь post factum), а просто — становится, в настоящем времени. И у этого становления такой невозможный, и такой однозначно эротический вкус.

Кто же такой этот Эрот, и почему становление — эротично? В знаковом для западной цивилизации сочинении Платона «Пир» Сократ и его студенты дают определение эротическому импульсу. По словам одного из них, Аристофана, «любовью называется жажда целостности и стремление к ней… [Н]аш род достигнет блаженства тогда, когда мы вполне удовлетворим Эрота и каждый найдет соответствующий себе предмет любви, чтобы вернуться к своей первоначальной природе"[1].

Но что означает эта «жажда целостности»? И о чём ведётся речь, когда говорится о «первоначальной природе»?

Сократ начинает свои разъяснения с того, что Эрос (Эрот) — это всегда любовь к кому-то или к чему-то, и объект ее — то, в чем испытываешь нужду. По словам Сократа, нужда у нас в красоте и добре, а значит, само по себе Эрос лишен красоты и добра и нуждается в них. Собственно, Эрос потому и богом не является (ведь боги — прекрасны), и пребывает между людьми и богами, «заполняя промежуток между теми и другими, так что Вселенная связана внутренней связью».

Эротический импульс — это творческая природа Вселенной, стремящейся через смертность утвердить себя в вечности через бесконечное становление

Что же означает эта внутренняя связь Вселенной? Сократ в своём монологе приходит к тому, что эта внутренняя связь — творчество, или «всё, что вызывает переход из небытия в бытие"[2]. Цитирую далее по тексту:

Любовь — это стремление родить и произвести на свет в прекрасном… Рождение — это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. Но если любовь, как мы согласились, есть стремление к вечному обладанию благом, то наряду с благом нельзя не желать и бессмертия… А значит, любовь — это стремление и к бессмертию… Смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем — порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого; ведь даже за то время, покуда о любом живом существе говорят, что оно живет и остается самим собой — человек, например, от младенчества до старости считается одним и тем же лицом, — оно никогда не бывает одним и тем же, хоть и числится прежним, а всегда обновляется, что-то непременно теряя, будь то волосы, плоть, кости, кровь или вообще все телесное, да и не только телесное, но и то, что принадлежит душе: ни у кого не остаются без перемен ни его привычки и нрав, ни мнения, ни желания, ни радости, ни горести, ни страхи, всегда что-то появляется, а что-то утрачивается. Еще удивительнее, однако, обстоит дело с нашими знаниями: мало того что какие-то знания у нас появляются, а какие-то мы утрачиваем и, следовательно, никогда не бываем прежними и в отношении знаний, — такова же участь каждого вида знаний в отдельности… Так вот, таким же образом сохраняется и все смертное: в отличие от божественного, оно не остается всегда одним и тем же, но, устаревая и уходя, оставляет новое свое подобие… Бессмертия ради сопутствует всему на свете рачительная эта любовь.

Другими словами, эротический импульс — это творческая природа Вселенной, стремящейся через смертность утвердить себя в вечности через бесконечное становление. Эрос — это то влечение к самотрансценденции, которое заложено в проявляющемся и становящемся мире. Собственно, бесконечное становление мира и возможно лишь потому, что в основе его заложен принцип самотрансценденции, или Эрос.

Важно сказать также, что Платон (устами Сократа) предлагает и путь реализации, путь полного постижения человеком этого эротического принципа: от любви к «прекрасным телам» — к любви к «красоте души» — к любви к «красоте нравов» — к любви к «красоте наук»,

[П]ока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, [человек] не узрит того единственного знания, которое касается прекрасного, и вот какого прекрасного:
Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое… ради чего и были предприняты все предшествующие труды, — нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает.

Эта последовательность удивительным образом напоминает онтогенетическое развитие человеческой психики, исследуемое психологическими науками[3]: при адекватном и целостном развитии ребенок сначала постигает свою (и окружающих) телесность, затем учится взаимодействовать со своими чувствами и эмоциями (постепенно формируя своё характерное индивидуальное чувственное «я»), затем — формирует собственно личность через выход на территорию разума, мыслей и логики. Каждая из этих стадий превосходит и включает предыдущую, и каждая из этих стадий становится частью нас лишь со следующей стадии. Так, телесность становится подлинной основой нашей самости лишь на уровне чувственности, а чувственность дифференцируется и осмысленно включается в нашу самость с уровня разумности. Точно по этому же принципу, мы можем подлинно интегрировать нашу разумность и сознательность только со следующего уровня.

Дух одновременно является творческим импульсом и потенциалом становления Вселенной, и одновременно — самой Вселенной, исполненной эротического драйва самотрансценденции на пути к Духу

И этот следующий уровень, по словам Сократа (Платона), это то прекрасное, которое является «вечным, то есть не знающим ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения», и которое «само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает». Другими словами, это то, что в разных традициях определяется как Дух или Бог.

Тут следует на секунду остановиться и осмотреться. Как становится понятно из вышеизложенного, Дух одновременно является творческим импульсом и потенциалом становления Вселенной, и одновременно — самой Вселенной, исполненной эротического драйва самотрансценденции на пути к Духу[4].

Эта тема, в общем определяемая как отношение трансцендентного и имманентного, глубоко исследуется многими богословскими традициями различных культур Востока и Запада. Большинство этих традиций сходятся в том, что Бог/Дух находится вне проявленного мира, проявляясь как творение посредством своей (неотделимой от себя) энергии[5]. Традиции далее различаются не в самом этом понимании, а скорее в том, как они трактуют отношения Бога и Его энергии. Например, как писал св. Василий Великий, «мы утверждаем, что познаем Бога нашего по действиям, но не даем обещания приблизиться к самой сущности. Действия Его к нам нисходят, но сущность Его остается неприступною». В этом слышится схожесть с гаудия-вайшнавской философией, согласно которой отдельные души (дживы) хотя и неотделимы от Верховной Личности Бога (Бхагавана), но при этом никогда и не едины с ней — потому что только в отдельности, только при существовании Тебя, отдельного от меня, возможны отношения с Тобой. И эти отношения просто не могут не быть эротичными. Тут кажется уместно вспомнить «невест Христа»: как сказал ап. Павел в послании к коринфянам (обоего пола), «Я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (Кор 11:2).

В таком эротическом стремлении к соединению с Богом нет ничего удивительного. По словам христианского богослова Владимира Лосского, «в имманентности откровения Бог утверждает Себя трансцендентным творению… Бог имманентен и трансцендентен одновременно: имманентность и трансцендентность взаимно друг друга предполагают». И поскольку одно не бывает без другого, невозможно существование проявленного мира (энергии Бога) без желания этого мира взойти к Богу. Желания, замечу, абсолютно неосуществимого именно потому, что мы, с одной стороны, никогда и не были отдельными от Бога, а с другой — никогда не сможем быть с Ним едиными по самой природе Его предельной трансцендентности. Отсюда — отношения, вечно приближающие нас к Богу через эротическую самотрансценденцию и становление.

Таким образом, разворачивание проявленной Вселенной предстаёт перед нами (в такой картине мира), парадоксальным образом, как всё более возрастающая целостность (и ценность), причём целостность эта возрастает по мере эволюционного разворачивания Вселенной.

Этот момент требует пояснения. Если мы принимаем становление Вселенной как постоянное появление качественно нового (Вселенная не сразу научилась греческой опере и компьютерным вирусам), то количество того, с чем можно стать более цельным (весь проявленный Космос в своём многообразии внутреннего и внешнего[6]) тоже увеличивается.

Именно поэтому в одной из своих последних работ[7] Зигмунд Фрейд писал:

После долгих колебаний и размышлений мы решили допустить существование всего-навсего двух основных влечений, Эроса и влечения к деструкции… Целью первого является формирование всё больших структур и сохранение их в таком виде, то есть соединение, связывание, а цель другого — противоположна —устранение взаимосвязей, то есть разрушение вещей.

Фрейд истолковывает причины существования Эроса метафизически: «Можно допустить, что когда-то раньше живая субстанция была единой, потом была расщеплена и теперь стремится заново объединиться». Этими словами Фрейд вторит классическим традициям древности, предполагающим, в общих чертах, что Бог специально забыл себя, чтобы сыграть в игру узнавания самого себя. На страницах журнала «Эрос и Космос» я буду исследовать иную модель, представляющую постметафизическое толкование развертывания Вселенной, в которой исследование Духом самого себя не связано ни с самозабыванием, ни с саморасщеплением[8].

Впрочем, вне зависимости от того, забыл себя Дух или нет, он себя определенно узнаёт. И узнаёт эротически. Наша эротичность зовёт нас к телесной сексуальности, эмоциональной вовлеченности, увеличению нашего знания о себе и мире. В конечном итоге, наша эротичность зовёт нас к ежемоментному становлению, проявлению, действию. Мир — не просто феноменологический стробоскоп, но живой Космос, сочащийся божественным нектаром Эроса через каждую частицу своего непрестанного становления.

Примечания

1. Предварительное обсуждение метафизики и пост-метафизики см. ниже. ↩
2. Здесь уместно вспомнить выдающегося философа Альфреда Норта Уайтхеда, наряду с многими другими философами и богословами восхваляющего творческое начало мира. ↩
3. В частности, онтогенетическое развитие человеческой психики (или самости, т. е. нашего «я») исследуется психологией развития. См. труды таких ученых как Пиаже Ж., Кольберг Л., Коммонс М., Лёвинджер Д., Доусон Т., Фишер К., Киган Р., Гарднер Г., Кук-Гройтер С. и прочих. ↩
4. Не следует забывать, однако, и это тема других моих статей, что сама по себе такая онтология есть определенное мировосприятие с определенного уровня развития. ↩
5. Интересно, что в традициях кашмирского шиваизма или гаудия-вайшнавизма (кришнаизма), и в некоторых других традициях, отношения непроявленного и проявленного выражаются как мужское и женское. Шива проявляется как Шакти, его любимая. ↩
6. Узнать о том, что подразумевается под «внутренним» и «внешним», можно обратившись к другим статьям журнала (в т. ч. с помощью тэгов) или в ЧаВо. ↩
7. «Очерк психоанализа», 1940. ↩
8. Я полагаю, что эта модель более соответствует современности, и отвечает как созерцательным, так и научным критериям достоверности. ↩