Оригинал текста был опубликован в журнале «Эрос и Космос» 20 февраля 2014 года

Впервые, помню, это случилось в Петергофе много лет назад, когда из кустов навстречу мне вышла на дорожку рыже-бурая белка. И ничего особенного в самом этом событии не было — белок там много, и они охотно общаются с посетителями парка, привыкшие выпрашивать орешки и семечки. И конечно, белок до этого случая я видел много раз, как видел и после. Почему именно тогда? Впрочем, не столь это и важно — почему. Но это случилось. Встретив эту рыже-бурую белку на дорожке, я явно увидел, что ничем от этой белки не отличаюсь. Не в смысле строения скелета, внешнего вида или окраса шерсти, разумеется, а по сути. Я ничем от этой белки не отличаюсь потому, что между нами в принципе нет никакой границы, чтобы можно было поставить нас рядом и сравнивать по каким-либо свойствам. Нет никаких двух.

Космос настолько един в многообразии своих проявлений, что это многообразие просто не может быть множественно. Разные образы, разные маски актера античного театра — но как сравнишь этого актера с ним самим? Это просто сам этот актер. И я стоял и смотрел на эту белку, вовлеченный в удивительный новый вихрь ощущений — то знакомое многим сильное переживание, в котором от интенсивности чувств хочется плакать и смеяться одновременно; и вот уже это происходит: слезы катятся по щекам, и безудержное веселье и смех, и я ничем от этой белки не отличаюсь, и красота, и благодарность. Красота и благодарность.

Я знал, ещё в девятом классе прочитав «Путешествие в поисках себя» Станислава Грофа, что подобные переживания называются «пиковыми». Гораздо позже я узнал, что Кен Уилбер называет подобное переживание природным мистицизмом — поскольку переживание Единства соединяет человека со всем живым, с природой.

Пиковые переживания — это интенсивные переживания в (зачастую) измененном состоянии сознания, способные повлиять на всё последующую жизнь человека. Они пиковые не только за счёт интенсивности, но и за счёт того, что они не остаются — как и другие переживания, они приходят и уходят. Но знание, полученное в момент таких переживаний, может оказаться полным глубинной ценности и красоты, наполняя жизнь пережившего подобные пики человека новым смыслом, который зачастую ощущается более настоящим и живым.

Абрахам Маслоу писал, что «любая встреча с подлинным совершенством, любое движение к подлинной справедливости, к подлинным ценностям вообще обладает тенденцией производить пиковые переживания», и более того, что такие переживания свойственны большинству людей. И одной из своих задач я вижу демистификацию мистических способов постижения мира и демаргинализацию подобных состояний, включающих, к примеру, и переживание сатори в дзэнской традиции буддизма.

Через много лет после того петергофского эпизода, я приехал из Китая в Москву в 2011 году на организованную с друзьями интегральную конференцию. В какой-то момент — сейчас уже сложно выловить точно, когда это произошло — у меня снова пропало ощущение отделённости от других. Точнее, больше не было никаких других — был только я, смотрящий сам на себя, взаимодействующий сам с собой, любящий и ненавидящий сам себя, говорящий сам с собой, играющий в понимание и непонимание сам с собой, ограничивающий и раскрывающий сам себя.

Интересно, что, если пиковое переживание при встрече с белкой длилось едва ли минуту (хотя и повлияло на всю мою жизнь), это состояние не уходило почти неделю и навсегда осталось со мной как грань прямого опыта, открытая для задействования в любой момент. Ещё одним отличием было то, что если в первом случае «я» потерялся в водовороте эмоций, то здесь эмоций практически не было — кроме непреходящего удивления реальности этого опыта (настолько же «научно-фантастического», насколько обыденного).

Подобные переживания транскультурны, то есть они не зависят от конкретной культуры, страны или традиции. И они совсем не религиозны, хотя могут быть такими. Пожалуй, точнее всего мирской, нерелигиозный опыт такого состояния описал Уолт Уитмен, непревзойденный певец Эроса, в поэме «Песня о себе»:

Я не прошу небеса опуститься, чтобы угодить моей прихоти,
Я щедро раздаю мою любовь.
Чисто контральто поет в церковном хоре,
Плотник строгает доску, рубанок у него каждый раз шепелявит
с возрастающим пронзительным свистом,
Холостые, замужние и женатые дети едут к своим старикам
в День Благодарения,
…
Тело калеки привязано к столу у хирурга,
То, что отрезано, шлепает страшно в ведро;
Девушку-квартеронку продают с молотка, пьяница в баре клюет носом у печки,
Механик засучил рукава, полисмен обходит участок, привратник отмечает, кто идет,
Юнец управляет фургоном (я влюблен в него, хоть и не знаю его).
Метис шнурует свою легкую обувь перед состязанием в беге,
…
Проститутка волочит шаль по земле, ее шляпка болтается сзади на пьяной прыщавой шее
…
Толпы новоприбывших иммигрантов заполняют верфь или порт,
Курчавые негры машут мотыгами на сахарном поле,
надсмотрщик наблюдает за ними с седла.
…
Счастливая жена поправляется, неделю назад родила она первенца,
ровно через год после свадьбы,
Чистоволосая девушка-янки работает у швейной машины или на заводе, на фабрике,
Мостовщик наклоняется над двурукой трамбовкой,
Быстрый карандаш репортера порхает по страницам блокнота,
Маляр пишет буквы на вывеске лазурью и золотом,
Мальчик-бурлак мелким шагом идет бечевой вдоль канала,
…
Президент ведет заседание совета, окруженный важными министрами,
По площади, взявшись под руки, величаво шествуют три матроны,
Матросы рыболовного смака складывают в трюмы пласты
палтуса один на другой,
Миссуриец пересекает равнины со своим скотом и товаром,
Кондуктор идет по вагону получить с пассажиров плату и дает
знать о себе, бренча серебром и медяками,
Плотники настилают полы, кровельщики кроют крышу,
каменщики кричат, чтобы им подали известь,
Рабочие проходят гуськом, у каждого на плече по корытцу для извести,
Одно время года идет за другим, и четвертого июля на улицах
несметные толпы (какие салюты из пушек и ружей!),
Одно время года идет за другим, пахарь пашет, косит косарь,
и озимое сыплется наземь,
…
Город спит, и деревня спит,
Живые спят, сколько надо, и мертвые спят, сколько надо,
Старый муж спит со своею женою, и молодой муж спит со своею женой,
И все они льются в меня, и я вливаюсь в них,
И все они — я,
Из них изо всех и из каждого я тку эту песню о себе.
Я и молодой и старик, я столь же глуп, сколь и мудр,
Нет мне забот о других, я только и забочусь о других,
Я и мать и отец равно, я и мужчина, и малый ребенок,
Я жесткой набивкой набит, я мягкой набит набивкой,
Много народов в Народе моем, величайшие народы и самые малые,
Я и северянин и южанин, я беспечный и радушный садовод,
живущий у реки Окони,
Янки-промышленник, я пробиваю себе в жизни дорогу, у меня
самые гибкие в мире суставы и самые крепкие в мире суставы,
Я кентуккиец, иду по долине Элкхорна в сапогах из оленьей
кожи, я житель Луизианы или Джорджии,
Я лодочник, пробираюсь по озеру, или по заливу, или вдоль
морских берегов, я гужер, я бэджер, я бэкай,
Я — дома на канадских лыжах, или в чаще кустарника,
или с рыбаками Ньюфаундленда,
Я — дома на ледоходных судах, я мчусь с остальными под парусом.
Я — дома на вермонтских холмах, и в мэнских лесах, и на ранчо Техаса.
Я калифорнийцам товарищ и жителям свободного Северо-Запада,
они такие дюжие, рослые, и мне это любо,
Я товарищ плотовщикам и угольщикам, всем, кто пожимает мне
руку, кто делит со мною еду и питье,
Я ученик средь невежд, я учитель мудрейших,
Я новичок начинающий, но у меня опыт мириады веков,
Я всех цветов и всех каст, все веры и все ранги — мои,
Я фермер, джентльмен, мастеровой, матрос, механик, квакер,
Я арестант, сутенер, буян, адвокат, священник, врач.
Я готов подавить в себе все, что угодно, только не свою многоликость,
Я вдыхаю в себя воздух, но оставляю его и другим,
Я не чванный, я на своем месте.
(Моль и рыбья икра на своем месте,
Яркие солнца, которые вижу, и темные солнца, которых не вижу, —
на своем месте,
Осязаемое на своем месте, и неосязаемое на своем месте.)
Это поистине мысли всех людей, во все времена, во всех странах,
они родились не только во мне,
Если они не твои, а только мои, они ничто или почти ничто,
Если они не загадка и не разгадка загадки, они ничто,
Если они не столь же близки мне, сколь далеки от меня, они ничто.
Это трава, что повсюду растет, где есть земля и вода,
Это воздух, для всех одинаковый, омывающий шар земной.

Конечно, такое переживание весьма субъективно и сложно поддаётся объективному исследованию и оценке — исследованию того, насколько оно «полезно» или «вредно», — однако ценность и глубина его очевидна изнутри, в прямом опыте. Попробуйте почувствовать, как этим жил изнутри Уолт Уитмен, чтобы написать подобные строки?! И как этим жила Мать Тереза, чтобы поведать всем о её столь удивительном опыте единства?

Иисус — Жизнь, чтобы прожить ее.
Иисус — Любовь, чтобы любить ее.
Иисус — радость, чтобы поделиться ею.
Иисус — мир, чтобы дать его.
Иисус — голодный, чтобы накормить его.
Иисус — жаждущий, чтобы напоить его.
Иисус — нагой, чтобы одеть его.
Иисус — бродяга, чтобы принять его.
Иисус — больной, чтобы ухаживать за ним.
Иисус — одинокий, чтобы полюбить его.
Иисус — изгнанник, чтобы принять его.
Иисус — прокаженный, чтобы омыть его язвы.
Иисус — бездомный, чтобы улыбнуться ему.
Иисус — пьяница, чтобы выслушать его.
Иисус — сумасшедший, чтобы защитить его.
Иисус — малыш, чтобы обнять его.
Иисус — слепой, чтобы проводить его.
Иисус — немой, чтобы говорить за него.
Иисус — калека, чтобы вывести его на прогулку.
Иисус — наркоман, чтобы прийти ему на помощь.
Иисус — проститутка, чтобы поддержать ее.
Иисус — заключенный, чтобы посетить его.
Иисус — старик, чтобы служить ему.
Для меня Иисус — мой Бог.
Иисус — мой супруг.
Иисус — моя жизнь.
Иисус — моя единственная любовь.
Иисус — моё Всё во всём.

Конечно, тот тип единства, о котором говорит Мать Тереза, — это уже не просто природный мистицизм, и дело здесь не только в религиозной интерпретации и христианской перспективе. В случае природного мистицизма «я» растворяется во всём сущем, сливается с миром форм, со всей жизнью. Здесь происходит иное — соединение с сознанием высшего порядка, когда перспектива меняется не просто «горизонтальным» расширением, но «вертикальным» превосхождением. В таком опыте единства Мать Тереза уже не просто одно целое с уитменовской проституткой, но одно целое с Иисусом — её жизнью, её «всём во всём», который есть «проститутка — чтобы поддержать её». Уилбер называет этот тип единства божественным мистицизмом.

Вот как об этом пишет Руми, суфийский поэт-мистик:

Что делать мне, правоверные? Я не узнаю себя.
Я ни христианин, ни иудей, ни волхв, ни мусульманин.
Ни с Востока, ни с Запада. Ни с суши, ни с моря.
Ни от жителей подземелий, ни от ангелов небес,
Ни от земли, ни от воды, ни от воздуха, ни от огня;
Ни с трона, ни от сохи, от существования, от бытия;

Не рожденный в Китае, Саксонии или Болгарии;
Не из пятиречья Индии, не из Ирака или Хорасана;
Не от этого мира, не от иного: ни из рая, ни из ада;
Мой род не от Адама и Евы, не из Эдема с его архангелом;
Мое место — безместно, мой след — бесследен.
Ни тело, ни душа; все — жизнь моего Возлюбленного.
Я вышел из дуальности, я видел, что два мира суть Один.
Одного я ищу, Одного я знаю, Одного я вижу, Одного я зову.

Примеры таких переживаний, как было отмечено выше, можно найти во многих традициях и культурах, как религиозных, так и мирских, поскольку они в принципе присущи человеку. В буддийской традиции чань-дзэн указывается, что сатори, яркий опыт пробужденного сознания, может быть спровоцирован самыми обыденными вещами — звуком дождя, кружением снега, зеленью листа… Чем угодно, вплоть до столь простых физических ощущений как касание ногой пола или трения холодного воздуха в ноздрях при вдохе. Из каких ощущений состоит ваш опыт прямо сейчас?

Впрочем, хотя этот опыт может быть спонтанным (и часто таковым и бывает в мирском контексте), мистики Востока и Запада на протяжении тысяч лет разрабатывают методы его сознательной активации. И действительно, красота и ценность такого опыта настолько очевидна, что не вызывает ни толики сомнения — его стоит пережить! В случае с традицией дзэн мы имеем дело уже не с природным мистицизмом, и даже не с божественным мистицизмом, но с мистицизмом недвойственным, где переживается единство формы и содержания, невежественного и пробужденного сознания, имманентного и трансцендентного. Догэн, великий средневековый мастер дзэн, даёт весьма конкретное указание к практике:

Просто пойми, что-то, что ты видишь прямо сейчас, — это Будда. Если ты таким образом продолжаешь улучшать свой различающий ум и основополагающее отношение в соответствии с наставлениями своего мастера, то естественным образом станешь единым целым с Путём.

Просто пойми! 😉