20 февраля 2014

Это тоже я: простая феноменология единства

Оригинал текста был опубликован в журнале «Эрос и Космос» 20 февраля 2014 года

Впервые, помню, это случилось в Петергофе много лет назад, когда из кустов навстречу мне вышла на дорожку рыже-бурая белка. И ничего особенного в самом этом событии не было — белок там много, и они охотно общаются с посетителями парка, привыкшие выпрашивать орешки и семечки. И конечно, белок до этого случая я видел много раз, как видел и после. Почему именно тогда? Впрочем, не столь это и важно — почему. Но это случилось. Встретив эту рыже-бурую белку на дорожке, я явно увидел, что ничем от этой белки не отличаюсь. Не в смысле строения скелета, внешнего вида или окраса шерсти, разумеется, а по сути. Я ничем от этой белки не отличаюсь потому, что между нами в принципе нет никакой границы, чтобы можно было поставить нас рядом и сравнивать по каким-либо свойствам. Нет никаких двух.

Космос настолько един в многообразии своих проявлений, что это многообразие просто не может быть множественно. Разные образы, разные маски актера античного театра — но как сравнишь этого актера с ним самим? Это просто сам этот актер. И я стоял и смотрел на эту белку, вовлеченный в удивительный новый вихрь ощущений — то знакомое многим сильное переживание, в котором от интенсивности чувств хочется плакать и смеяться одновременно; и вот уже это происходит: слезы катятся по щекам, и безудержное веселье и смех, и я ничем от этой белки не отличаюсь, и красота, и благодарность. Красота и благодарность.

Я знал, ещё в девятом классе прочитав «Путешествие в поисках себя» Станислава Грофа, что подобные переживания называются «пиковыми». Гораздо позже я узнал, что Кен Уилбер называет подобное переживание природным мистицизмом — поскольку переживание Единства соединяет человека со всем живым, с природой.

Пиковые переживания — это интенсивные переживания в (зачастую) измененном состоянии сознания, способные повлиять на всё последующую жизнь человека. Они пиковые не только за счёт интенсивности, но и за счёт того, что они не остаются — как и другие переживания, они приходят и уходят. Но знание, полученное в момент таких переживаний, может оказаться полным глубинной ценности и красоты, наполняя жизнь пережившего подобные пики человека новым смыслом, который зачастую ощущается более настоящим и живым.

Абрахам Маслоу писал, что «любая встреча с подлинным совершенством, любое движение к подлинной справедливости, к подлинным ценностям вообще обладает тенденцией производить пиковые переживания», и более того, что такие переживания свойственны большинству людей. И одной из своих задач я вижу демистификацию мистических способов постижения мира и демаргинализацию подобных состояний, включающих, к примеру, и переживание сатори в дзэнской традиции буддизма.

Через много лет после того петергофского эпизода, я приехал из Китая в Москву в 2011 году на организованную с друзьями интегральную конференцию. В какой-то момент — сейчас уже сложно выловить точно, когда это произошло — у меня снова пропало ощущение отделённости от других. Точнее, больше не было никаких других — был только я, смотрящий сам на себя, взаимодействующий сам с собой, любящий и ненавидящий сам себя, говорящий сам с собой, играющий в понимание и непонимание сам с собой, ограничивающий и раскрывающий сам себя.

Интересно, что, если пиковое переживание при встрече с белкой длилось едва ли минуту (хотя и повлияло на всю мою жизнь), это состояние не уходило почти неделю и навсегда осталось со мной как грань прямого опыта, открытая для задействования в любой момент. Ещё одним отличием было то, что если в первом случае «я» потерялся в водовороте эмоций, то здесь эмоций практически не было — кроме непреходящего удивления реальности этого опыта (настолько же «научно-фантастического», насколько обыденного).

Подобные переживания транскультурны, то есть они не зависят от конкретной культуры, страны или традиции. И они совсем не религиозны, хотя могут быть такими. Пожалуй, точнее всего мирской, нерелигиозный опыт такого состояния описал Уолт Уитмен, непревзойденный певец Эроса, в поэме «Песня о себе»:

    Я не прошу небеса опуститься, чтобы угодить моей прихоти,
    Я щедро раздаю мою любовь.
    Чисто контральто поет в церковном хоре,
    Плотник строгает доску, рубанок у него каждый раз шепелявит
    с возрастающим пронзительным свистом,
    Холостые, замужние и женатые дети едут к своим старикам
    в День Благодарения,

    Тело калеки привязано к столу у хирурга,
    То, что отрезано, шлепает страшно в ведро;
    Девушку-квартеронку продают с молотка, пьяница в баре клюет носом у печки,
    Механик засучил рукава, полисмен обходит участок, привратник отмечает, кто идет,
    Юнец управляет фургоном (я влюблен в него, хоть и не знаю его).
    Метис шнурует свою легкую обувь перед состязанием в беге,

    Проститутка волочит шаль по земле, ее шляпка болтается сзади на пьяной прыщавой шее

    Толпы новоприбывших иммигрантов заполняют верфь или порт,
    Курчавые негры машут мотыгами на сахарном поле,
    надсмотрщик наблюдает за ними с седла.

    Счастливая жена поправляется, неделю назад родила она первенца,
    ровно через год после свадьбы,
    Чистоволосая девушка-янки работает у швейной машины или на заводе, на фабрике,
    Мостовщик наклоняется над двурукой трамбовкой,
    Быстрый карандаш репортера порхает по страницам блокнота,
    Маляр пишет буквы на вывеске лазурью и золотом,
    Мальчик-бурлак мелким шагом идет бечевой вдоль канала,

    Президент ведет заседание совета, окруженный важными министрами,
    По площади, взявшись под руки, величаво шествуют три матроны,
    Матросы рыболовного смака складывают в трюмы пласты
    палтуса один на другой,
    Миссуриец пересекает равнины со своим скотом и товаром,
    Кондуктор идет по вагону получить с пассажиров плату и дает
    знать о себе, бренча серебром и медяками,
    Плотники настилают полы, кровельщики кроют крышу,
    каменщики кричат, чтобы им подали известь,
    Рабочие проходят гуськом, у каждого на плече по корытцу для извести,
    Одно время года идет за другим, и четвертого июля на улицах
    несметные толпы (какие салюты из пушек и ружей!),
    Одно время года идет за другим, пахарь пашет, косит косарь,
    и озимое сыплется наземь,

    Город спит, и деревня спит,
    Живые спят, сколько надо, и мертвые спят, сколько надо,
    Старый муж спит со своею женою, и молодой муж спит со своею женой,
    И все они льются в меня, и я вливаюсь в них,
    И все они — я,
    Из них изо всех и из каждого я тку эту песню о себе.
    Я и молодой и старик, я столь же глуп, сколь и мудр,
    Нет мне забот о других, я только и забочусь о других,
    Я и мать и отец равно, я и мужчина, и малый ребенок,
    Я жесткой набивкой набит, я мягкой набит набивкой,
    Много народов в Народе моем, величайшие народы и самые малые,
    Я и северянин и южанин, я беспечный и радушный садовод,
    живущий у реки Окони,
    Янки-промышленник, я пробиваю себе в жизни дорогу, у меня
    самые гибкие в мире суставы и самые крепкие в мире суставы,
    Я кентуккиец, иду по долине Элкхорна в сапогах из оленьей
    кожи, я житель Луизианы или Джорджии,
    Я лодочник, пробираюсь по озеру, или по заливу, или вдоль
    морских берегов, я гужер, я бэджер, я бэкай,
    Я — дома на канадских лыжах, или в чаще кустарника,
    или с рыбаками Ньюфаундленда,
    Я — дома на ледоходных судах, я мчусь с остальными под парусом.
    Я — дома на вермонтских холмах, и в мэнских лесах, и на ранчо Техаса.
    Я калифорнийцам товарищ и жителям свободного Северо-Запада,
    они такие дюжие, рослые, и мне это любо,
    Я товарищ плотовщикам и угольщикам, всем, кто пожимает мне
    руку, кто делит со мною еду и питье,
    Я ученик средь невежд, я учитель мудрейших,
    Я новичок начинающий, но у меня опыт мириады веков,
    Я всех цветов и всех каст, все веры и все ранги — мои,
    Я фермер, джентльмен, мастеровой, матрос, механик, квакер,
    Я арестант, сутенер, буян, адвокат, священник, врач.
    Я готов подавить в себе все, что угодно, только не свою многоликость,
    Я вдыхаю в себя воздух, но оставляю его и другим,
    Я не чванный, я на своем месте.
    (Моль и рыбья икра на своем месте,
    Яркие солнца, которые вижу, и темные солнца, которых не вижу, —
    на своем месте,
    Осязаемое на своем месте, и неосязаемое на своем месте.)
    Это поистине мысли всех людей, во все времена, во всех странах,
    они родились не только во мне,
    Если они не твои, а только мои, они ничто или почти ничто,
    Если они не загадка и не разгадка загадки, они ничто,
    Если они не столь же близки мне, сколь далеки от меня, они ничто.
    Это трава, что повсюду растет, где есть земля и вода,
    Это воздух, для всех одинаковый, омывающий шар земной.

Конечно, такое переживание весьма субъективно и сложно поддаётся объективному исследованию и оценке — исследованию того, насколько оно «полезно» или «вредно», — однако ценность и глубина его очевидна изнутри, в прямом опыте. Попробуйте почувствовать, как этим жил изнутри Уолт Уитмен, чтобы написать подобные строки?! И как этим жила Мать Тереза, чтобы поведать всем о её столь удивительном опыте единства?

    Иисус — Жизнь, чтобы прожить ее.
    Иисус — Любовь, чтобы любить ее.
    Иисус — радость, чтобы поделиться ею.
    Иисус — мир, чтобы дать его.
    Иисус — голодный, чтобы накормить его.
    Иисус — жаждущий, чтобы напоить его.
    Иисус — нагой, чтобы одеть его.
    Иисус — бродяга, чтобы принять его.
    Иисус — больной, чтобы ухаживать за ним.
    Иисус — одинокий, чтобы полюбить его.
    Иисус — изгнанник, чтобы принять его.
    Иисус — прокаженный, чтобы омыть его язвы.
    Иисус — бездомный, чтобы улыбнуться ему.
    Иисус — пьяница, чтобы выслушать его.
    Иисус — сумасшедший, чтобы защитить его.
    Иисус — малыш, чтобы обнять его.
    Иисус — слепой, чтобы проводить его.
    Иисус — немой, чтобы говорить за него.
    Иисус — калека, чтобы вывести его на прогулку.
    Иисус — наркоман, чтобы прийти ему на помощь.
    Иисус — проститутка, чтобы поддержать ее.
    Иисус — заключенный, чтобы посетить его.
    Иисус — старик, чтобы служить ему.
    Для меня Иисус — мой Бог.
    Иисус — мой супруг.
    Иисус — моя жизнь.
    Иисус — моя единственная любовь.
    Иисус — моё Всё во всём.

Конечно, тот тип единства, о котором говорит Мать Тереза, — это уже не просто природный мистицизм, и дело здесь не только в религиозной интерпретации и христианской перспективе. В случае природного мистицизма «я» растворяется во всём сущем, сливается с миром форм, со всей жизнью. Здесь происходит иное — соединение с сознанием высшего порядка, когда перспектива меняется не просто «горизонтальным» расширением, но «вертикальным» превосхождением. В таком опыте единства Мать Тереза уже не просто одно целое с уитменовской проституткой, но одно целое с Иисусом — её жизнью, её «всём во всём», который есть «проститутка — чтобы поддержать её». Уилбер называет этот тип единства божественным мистицизмом.

Вот как об этом пишет Руми, суфийский поэт-мистик:

    Что делать мне, правоверные? Я не узнаю себя.
    Я ни христианин, ни иудей, ни волхв, ни мусульманин.
    Ни с Востока, ни с Запада. Ни с суши, ни с моря.
    Ни от жителей подземелий, ни от ангелов небес,
    Ни от земли, ни от воды, ни от воздуха, ни от огня;
    Ни с трона, ни от сохи, от существования, от бытия;

    Не рожденный в Китае, Саксонии или Болгарии;
    Не из пятиречья Индии, не из Ирака или Хорасана;
    Не от этого мира, не от иного: ни из рая, ни из ада;
    Мой род не от Адама и Евы, не из Эдема с его архангелом;
    Мое место — безместно, мой след — бесследен.
    Ни тело, ни душа; все — жизнь моего Возлюбленного.
    Я вышел из дуальности, я видел, что два мира суть Один.
    Одного я ищу, Одного я знаю, Одного я вижу, Одного я зову.

Примеры таких переживаний, как было отмечено выше, можно найти во многих традициях и культурах, как религиозных, так и мирских, поскольку они в принципе присущи человеку. В буддийской традиции чань-дзэн указывается, что сатори, яркий опыт пробужденного сознания, может быть спровоцирован самыми обыденными вещами — звуком дождя, кружением снега, зеленью листа… Чем угодно, вплоть до столь простых физических ощущений как касание ногой пола или трения холодного воздуха в ноздрях при вдохе. Из каких ощущений состоит ваш опыт прямо сейчас?

Впрочем, хотя этот опыт может быть спонтанным (и часто таковым и бывает в мирском контексте), мистики Востока и Запада на протяжении тысяч лет разрабатывают методы его сознательной активации. И действительно, красота и ценность такого опыта настолько очевидна, что не вызывает ни толики сомнения — его стоит пережить! В случае с традицией дзэн мы имеем дело уже не с природным мистицизмом, и даже не с божественным мистицизмом, но с мистицизмом недвойственным, где переживается единство формы и содержания, невежественного и пробужденного сознания, имманентного и трансцендентного. Догэн, великий средневековый мастер дзэн, даёт весьма конкретное указание к практике:

    Просто пойми, что-то, что ты видишь прямо сейчас, — это Будда. Если ты таким образом продолжаешь улучшать свой различающий ум и основополагающее отношение в соответствии с наставлениями своего мастера, то естественным образом станешь единым целым с Путём.

Просто пойми! 😉

Комментировать